Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев] - Вольт Николаевич Суслов

чучела редчайших животных, уже не существующих на планете, вымерших, истребленных: американский странствующий голубь, сумчатый волк, водное млекопитающее — стеллерова корова. Здесь можно увидеть мумии крокодилов, препарированных еще жрецами Древнего Египта, тысячелетиями хранившиеся в пирамидах.

И конечно, любой из посетителей музея спешит посмотреть на чучело мамонта и мумию маленького мамонтенка.

В здании же Кунсткамеры остался Этнографический музей. 10 января 1879 года Государственный Совет постановил: «Учредить вместо существовавшего при императорской Академии наук анатомического музея… из принадлежащих ему коллекций, а также коллекций этнографического музея — Музей по антропологии и этнографии преимущественно России».

И снова разъезжались экспедиции по нашей стране, ученые Петербурга забирались в самые отдаленные уголки нашей планеты.

В музее было много экспонатов из Европы, Азии, Южной и Северной Америк, но почти ничего с Африканского континента. И вот петербургский ученый В. В. Юнгер по собственному почину и на свои личные средства отправляется в Африку, забирается в самые ее глухие, отдаленные районы, посещает народы дотоле лишь смутно известные по именам: азанде, калика, бонго, монбету, баньеро, пигмеи…

Вернувшись домой, В. В. Юнгер привез с собой почти 2 тысячи различных предметов: орудия охоты и рыболовства африканцев, музыкальные инструменты, одежду. Дома у него образовался целый музей. Конечно, и туда нагрянули посетители. В «Санкт-Петербургских ведомостях» какой-то посетивший ученого иностранец сокрушался: «Было бы очень жалко, если бы эта великолепная коллекция осталась на родине у собирателя, потому что Берлин и Лондон были бы очень счастливы приобрести эти коллекции». Юнгер подобные предложения отклонил сразу же. Все собранное он безвозмездно отдал Русской Академии наук. Его коллекция заняла достойное место в музее над Невой.

Тяжело больной Илья Гаврилович Вознесенский ждал посетителя. Предупрежден был, что с ним хочет повидаться ученый Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Свидание затянулось до позднего вечера. Собирающемуся плыть на далекие острова Океании Миклухо-Маклаю Илья Гаврилович дал массу советов, рассказал о собственных странствиях, о том, как заводил знакомства с почти дикими народами и племенами, — в дальней экспедиции все могло пригодиться.

27 октября 1870 года корвет «Витязь» увез Миклухо-Маклая в далекое путешествие.

А теперь позвольте рассказать вам одну маленькую историю.

Стоит в музее «Папуас, стреляющий из лука». Не живой, конечно, а музейный. Но все равно как живой. Сделанный по рисункам с настоящего папуаса. У него даже есть свое имя: Бонем. И, как у каждого человека (и у каждого экспоната), есть своя история.

Бонем был храбрым воином. Может быть, даже самым храбрым в Горенду. Таким, как его отец Туй.

Правда, был один случай, когда Бонем немножечко растерялся. Но ведь тогда испугались все! И люди Бонгу, и люди Богати, и люди Гумбу… Никто никогда не видел такого странного, совсем белого человека, который сошел с огромной пироги прямо на их остров.

Первым перестал бояться Туй. Он вышел из лесу к белому человеку. «Гаре-тамо» — «человек в одежде» — шагнул к Тую, стукнул себя в грудь и сказал:

— Маклай!

Отец Бонема тоже стукнул себя в грудь и сказал: — Туй!

Так они познакомились, а потом и подружились. Сначала Туй. Потом Бонем. Потом все жители Горенду. И все жители Бонгу. Все полюбили «тамо-руса» Маклая.

Он никогда никого не обижал, лечил людей от болезней, дарил подарки и даже научил папуасов выращивать очень вкусное растение со смешным названием «тыква».

Все люди Новой Гвинеи говорили о нем: «Эме-ме! Отец…» И еще: «Э-аба! Брат…» И все просили его навсегда остаться в одной из деревень.

Но «тамо-рус» уехал. Куда-то далеко-далеко. Наверное, на Луну. Ведь он был еще и «каарам-тамо» — «человеком с Луны».

«Тамо-рус» был великим волшебником. Он уехал и увез с собой Бонема. Он сделал это очень просто: взял черную палочку, поводил ею по белой бумаге — и Бонем оказался на белом листе. Совсем как живой! А потом далеко-далеко люди развернули бумагу, посмотрели на Бонема и снова дали ему лук и стрелы. И поселили в доме с большими окнами. Он стоял в полный рост, натягивая тетиву своего лука, который всегда верно служил ему. И грудь Бонема была украшена клыками кабана, чтобы всем было видно: Бонем не трус! Эти украшения он сам подарил когда-то «тамо-русу» Маклаю.

Множество людей приходило смотреть на него. И все видели, какой Бонем храбрый воин! Жалко только, что очень уж давно не заходил Маклай… Но Бонем верил, что «тамо-рус» где-то недалеко. В этом городе над широкой рекой по имени Нева, где вдруг за окном начинали летать белые мухи, люди залезали в меха зверей, а Нева пряталась под такую же белую бумагу, как та, на которой рисовал Маклай.

Бонем ждал год и еще год. 10 лет и еще 10 лет. И однажды он увидел, как темное небо над городом разрезали белые лучи. И начал расти, приближаясь, неприятный грозный вой. Потом раздался оглушительный грохот. И снова страшный грохот. И еще… Взметнулись к тучам языки пламени.

Бонем понял: на город его друга напали враги. Они хотят сжечь все хижины и убить всех «тамо-русов» — друзей и братьев Маклая!.. В грохоте Бонем не расслышал сигнала большого барабана, но он понял: пришли люди другого племени. Злые люди. Враги.

Бонем был воином. Храбрым воином. И он не мог оставить друзей в беде. Конечно, у него не было такой «гром-палки», какая была у Маклая. Но у Бонема был лук! Много лет Бонем натягивал его тугую тетиву, зажав пальцами стрелу с острым наконечником. Много лет он показывал людям, как надо стрелять из лука. Теперь было не до показов. Враги приближались к городу Маклая!..

Новый грохот ворвался в окна. Закачались стены. Зазвенели стекла. Какой-то осколок впился в палец руки…

И тогда Бонем спустил стрелу.

Он не видел, куда она полетела. Он знал: она полетела во врагов. Она обязательно найдет их. И поразит в самое сердце.

…Вот такая история. Если хотите — быль.

В годы Великой Отечественной войны старое здание Кунсткамеры опустело. Ушли защищать свою страну его посетители.

Ушли на фронт и девятнадцать сотрудников музея. Оставшиеся спасали коллекции. Экспонат за экспонатом упаковывали они в ящики и переносили в подвалы, в бомбоубежище. На вышке оборудовали наблюдательный пост. Мешками с песком и кирпичами заложили окна стены, на которой появилась надпись: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». В залах появились ящики с песком, огнетушители, щипцы для выбрасывания зажигательных бомб.

Падали на здание старой Кунсткамеры «зажигалки», снаряды, лютый холод насквозь промораживал стены, но горстка женщин отстаивала собранное